четверг, 08 июня 2017
17:32

челлендж аксептед

лафайетт дышит в пакет
безусловная свобода морей



райтерский челлендж с тамблера. после ужасного долгого перерыва в этом всем деле пора уже хотя бы так взять себя в руки. надеюсь, будет обновляться как-нибудь относительно регулярно.

1. Introduction - вашингтон/лафайетт, тыща с лишним слов, модерн!ау, вафли, бессмысленно и беспощадно
3. Making History - бен таллмейдж/нейтан хэйл
NEW! 9. Death - мерлин/галахад, никто не умер
30. Faith - Прувер/Жоли, зарисовочка, понятно чуть меньше, чем ничего, я унесся в счастливые фольклорные дали и пишу вот это вот. даже не стыдно
55. Separation - е/р, модерн!ау



2. Complicated
4. Rivalry
5. Unbreakable
6. Obsession
7. Eternity
8. Gateway
10. Opportunities
11-100

URL
Комментарии
02.02.2017 в 16:55

лафайетт дышит в пакет
безусловная свобода морей
55. Separation/Разлука.

e/r, les mis, 326 слов теперь еще больше штампов и беспощадного тлена

Анжольраса нет.
Его нет в Мюзене, нет в Париже, нет во Франции. Даже в Европе Анжольраса нет.
Грантер проводит вечера, тупо пялясь в стены своей комнаты, сжимая в дрожащих руках недопитую бутылку.
Грантер боится.
Он не читает блог Анжольраса, не смотрит новости и старается не думать о том, что Анжольрас сейчас где-то совсем рядом с войной. В самом её центре, потому что Анжольрас не может, не умеет быть на периферии, Анжольрас всегда там, где опасно, где огонь, где раскаленный песок и взрывы снарядов, где в любой момент его пылающее сердце может разорвать пулями. Анжольрас не может по-другому.
Он ловит осколки информации, прокапывая сеть в поисках аккаунтов его команды. У двоих из них есть инстаграм, и сердце Грантера замирает от вида коротко остриженных волос и редкой светлой щетины на лице Анжольраса, которое иногда проскальзывает на случайных фотографиях - смазанное, напряженное, усталое. Каждый раз после такой фотографии Грантер упивается до мелькающих перед глазами чертей и идет к Курфейраку, бездумно тычется лицом в его плечо, ничего не говоря толком и только пьяно всхлипывая. Курфейраку и не нужно ничего говорить, он укладывает Грантера спать, укрывает его самым теплым одеялом в доме и возносит богу благодарственные молитвы за то, что Комбефер работает в больнице в соседнем округе и величайшая опасность, которой он подвергается, это недостаточное количество сна по ночам.
С каждым новым днем Грантер чувствует, как внутри него накапливается гора осколков, расширяясь и расширяясь и делая с каждым днем все больнее, будто от тоски по Анжольрасу все внутри него - все, что держало его вместе, давало стимул подниматься с постели и приводить себя в порядок, постепенно начинает обваливаться и скапливается где-то внизу его живота горой битого стекла.

Комбефер узнает первый, но Грантеру никто не говорит об этом еще несколько дней.

Анжольрас сидит в открытом джипе и листает фотографии в своем телефоне и задерживается на одной - единственной их с Грантером общей фотографии. Никто не узнает, что одна из очереди изрешетивших Анжольраса пуль попала в экран его телефона - туда, где на фотографии стоял улыбающийся Грантер.
URL
04.02.2017 в 13:43

Джейн! Сэр!
la madrugada.
55. Separation/Разлука.
кажется, по тяжести ты даже канон переплюнул. с каждым словом ближе к концу эмоциональное напряжение превращается в почти физическую боль, с эффектом тянущей пустоты, как лопнувший шарик. был человек и не стало человека, а вместе с ним еще одного, который его любил.
URL
20.03.2017 в 14:53

лафайетт дышит в пакет
безусловная свобода морей
3. Making History/Творить историю

внезапно не е/р Бен Таллмейдж/Нейтан Хэйл, амрев, 327 слов пейринг с фанбазой примерно четырех с половиной человек, акция: додай себе сам
(текст, наверное, буду переписывать, потому что он мне не нравится, но нужно выложить что-нибудь)

– Ты с ума сошел?! – Бен почти кричит, до боли впиваясь крепкими пальцами в его предплечье. Его Бен, по зову которого Нейтан отбросил все сомнения, наплевал на учительский контракт и бросился, очертя голову, в штаб генерала Вашингтона, бросился защищать Америку, защищать их свободу, кричит на него как на маленького ребенка. – Зачем ты согласился?!
Его голос звенит от ярости, но в светлых глазах ядовитым вином плещется страх. И Нейтан молчит, не отвечает, лишь мягко разжимает чужую руку, прижимая прохладную ладонь Таллмейджа к своей груди. Что он может сказать ему? Что больше не может целыми днями сидеть на одном месте? Не может жить в пустом ожидании, что небо над ними разверзнется и выдаст им местоположение британцев? Что он отчаялся принести хоть какую-то пользу своей стране, вместо того, чтобы протирать штаны и проигрывать в карты табак, как это делают все остальные?
– Я пришел сюда сражаться, – тихо отвечает он, не выпуская чужой руки. Он знает, что Бену страшно, но даже не вполовину так страшно, как самому Нейтану. Пойманного шпиона ждет мгновенная расправа, петля на шее, худшая, позорнейшая из смертей. Он видел, как храбрейшие из солдат, которые на поле боя дрались как львы, при слове ‘шпион’ опускали взгляды к носам своих сапог, а Вашингтон стоял и смотрел на них с такой надеждой в глазах, что Нейтан выпалил согласие прежде, чем успел подумать об этом. Он хотел оправдать возложенную на них надежду, хотел стать героем, но уже сейчас ему на горло будто давит невидимая петля. – Разве не этого мы хотели? Разве ты не поддерживал меня, когда мы еще только мечтали сражаться за нашу свободу? Мы хотели творить историю, Бен! А не сидеть в штабе и сходить с ума от скуки! – Нейтан ласково касается ладонью щеки Бена, и тот сдается, толкая себя вперед и сжимая Нейтана в своих руках, будто это может уберечь его от петли.
– Почему ты не можешь творить историю там, где я мог бы прикрыть твою спину? – шепчет Таллмейдж, прижимаясь губами к виску Нейтана.

Невидимая петля на шее Хэйла затягивается все туже.
URL
20.03.2017 в 17:31

по каким фэндомам можно попросить фик кроме отвржн? :D время идет, все изменяется
URL
20.03.2017 в 17:47

лафайетт дышит в пакет
безусловная свобода морей
Yksittainen, я упал в лемиз с новой силой и радостно страдаю :D
а вообще амревы типа турна и гамильтона, анклы, найтвейл, очень сложно вспоминать свои фандомы так что может быть что-то еще!
URL
20.03.2017 в 17:52

эрушка, юрцы?
я упал в лемиз с новой силой и радостно страдаю :D призрак заебавшего всех пэйринга восстает в моей душе :D
URL
20.03.2017 в 17:53

лафайетт дышит в пакет
безусловная свобода морей
Yksittainen, вот юрцов не курю, сорри :(
do you hear dead fandoms sing? :D
URL
20.03.2017 в 17:56

эрушка, once a lesmis - forever a lesmis!
а Дирка Джентли?
URL
20.03.2017 в 18:10

лафайетт дышит в пакет
безусловная свобода морей
Yksittainen, сериал смотрел, до книг еще не добрался, но попробовать могу
URL
20.03.2017 в 18:14

эрушка, ооооо класс! Тогда можно три штуки сразу или слишком дохрена? :inlove:
URL
20.03.2017 в 18:19

лафайетт дышит в пакет
безусловная свобода морей
Yksittainen, я очень постараюсь :)
URL
20.03.2017 в 18:30

эрушка, Наполеон/Габи\Илья - 71. The True You
Прувер/Жоли извините - 30. Faith
Дирк|Тодд - 94. Reality

боль приветствуется, в жизни слишком мало боли, да
а вообще - пишите что хотите и когда хотите, все будет збсь
все заявки такие вкусные, не знала, что выбрать
URL
21.03.2017 в 00:32

лафайетт дышит в пакет
безусловная свобода морей
1. Introduction/Знакомство

вашингтон/лафайетт, тыща с лишним слов, модерн!ау, вафли, бессмысленно и беспощадно
***


Впервые услышав голос Жильбера, Вашингтон думает, что он пришел на встречу с бойкой малиновкой. Лафайетт щебечет без устали, и первое время приходится прикладывать усилия, чтобы разбирать строчащие как из пулемета слова через заметный французский акцент и то и дело пропадающие буквы. Он очень молод, очень стремителен и полная противоположность тому, к чему Джордж за свои годы привык, но он носитель языка, и этот фактор оказывается для Вашингтона решающим. Поэтому он соглашается.

***


Когда две недели назад перед ним встал вопрос необходимости переговоров с крупной французской компанией, которая сулила им многомиллионный контракт, Вашингтон только тяжело вздохнул. Перспективы такого сотрудничества не могли не радовать, но это так же значило, что нужно будет лететь во Францию, а еще это значило, что у него есть два месяца на то, чтобы худо-бедно выучить французский хотя бы на самом базовом уровне. Задача поистине непосильная, и сейчас Джордж думал о том, что поднять свою компанию практически из праха до одной из самых успешных в Америке было проще, чем ломать язык этим гортанным Р и запоминать, какие буквы читать не надо, а какие читаются вовсе не так, как пишутся. Конечно, он поедет с переводчиком, но если чему Джордж и научился за все это время, это не доверять информации, переданной через третье лицо. Даже через то лицо, которому ты доверяешь. Уж лучше пусть все думают, что он не понимает ни слова, но позволить себе действительно просто стоять и слушать непонятную белиберду, которая будет определять будущее его детиша, он себе позволить не мог.
После трех прослушанных аудио-уроков с бесконечными bonjour и ça va, Вашингтон решительно удалил их все и открыл сайты, предлагающие репетиторов. Бесконечно одинаковые профили, предлагающие поднять свой уровень или начать с нуля, сулили полугодовые курсы, после которых ты якобы будешь в состоянии чуть ли не свободно на французском читать и писать, внимание Джорджа упало на объявление о занятиях, сфокусированных исключительно на разговорной речи и тренировке восприятии информации на слух. Стоящая справа от профиля оценка пользователей обнадеживающе показывала почти полностью горевшие пять звездочек, и он, не задумываясь, отправил электронный запрос.
Кто же знал, что его учителем окажется самый сумасшедший в мире француз?

***


Лафайетт в восторге от Америки, от людей, от небоскребов, и не успевает восхищаться всем, что видит вокруг себя. Он приехал в Америку, потому что пишет диплом по Американской революции. Было бы только правильно делать это здесь, и его отпускают из Сорбонны, сопроводив лестными рекомендательными письмами.
В деньгах он не нуждается, но репетиторство – отличный способ знакомиться с людьми, заодно помогая им освоить французский. Его ужасно смешит акцент, с которым американцы коверкают его родной язык, но пока еще никто не обижался – да и сам он говорит с таким сильным акцентом, что в кафе иногда приходится повторять по три раза, чтобы ему наконец принесли ванильный капучино с вафлями. Вафли – уверен Жильбер, лучшее, что успела создать Америка после революции.
Учеников у него немного да и занимаются они нерегулярно, так что свободного времени у него вагон и маленькая тележка. Когда ему надоедает сидеть в архивах или глаза устают от экрана ноутбука, Жильбер идет гулять по городу. Его предупреждали, что в Нью-Йорке опасно, но у него как будто девять жизней, и ничего плохого пока что не случилось.
Лафайетт в восторге от своего нового ученика. И страшно смущается, когда даже в мыслях называет его своим учеником. Джордж старше его лет на десять как минимум, он до ужаса серьезный, но даже это не останавливает Жильбера от того, чтобы при первой же встрече запечатлеть на его щеках два невесомых поцелуя. Он радостно смеется, глядя на ошарашенное лицо мужчины и поясняет:
– Так делают во Франции.
Пережив первый культурный шок, Вашингтон смотрит на подрагивающие рыжие ресницы Жильбера и думает, что ничего прекрасней в своей жизни не видел.

***


Вашингтону кажется, что эти встречи – они занимаются три раза в неделю – ничем ему не помогают. Они и не учатся толком, как ему кажется. Никаких толстых учебников, никакой грамматики и упражнений, и строгое воспитание Джорджа понемногу начинает бунтовать. Жильбер бесконечно болтает о Франции и французах, таскает его по кинотеатрам – там показывают французские фильмы с английскими субтитрами, и заставляет объясняться на французском, хотя не показывает толком ничего. Он даже записал ему полную флэшку французской музыки, и теперь Вашингтон едет на работу под журчащие голоса Эдит Пиаф, Джо Дассена и каких-то современных исполнителей, которых он уже не узнаёт. Он все еще считает, что ничему не учится.
После искреннего возмущения Джорджа, Жильбер чуть поджимает губы – будто задумал какую-то пакость, а на следующее занятие приносит ему огромную стопку распечаток с грамматическими упражнениями и упрямо делает вид, что не понимает английского. Вашингтон смотрит на его рыжие ресницы под хитро блестящими голубыми глазами и со вздохом пытается построить предложение.
Он не замечает, что слова подбираются почти без труда, а грамматика – дело десятое.

***


Лафайетту кажется, что Джордж – Жорж, он никак не может отделаться от французского прононса, но Вашингтон не жалуется – прекрасно бы вписался в события революции. Он рисует его в своем блокноте, одетым в генеральскую форму, и заказывает им два билета на ‘400 ударов’.
Он сам видел его уже раз десять, поэтому смотрит на Джорджа. Он чуть улыбается, когда понимает предложение, не читая субтитры, и Жильбер чувствует, как в нем загораются искорки гордости – о гораздо более жарком пламени, которое горит в нем уже давно, Лафайетт в темном зале кинотеатра предпочитает не думать.
Он думает о нем во все остальное время, и его сердце начинает счастливо биться, когда за две недели до назначенной даты отлета Вашингтон предлагает им видеться практически каждый день. Они уже полностью перешли на французский, и Джордж настойчиво требует от него расширения словаря, так что Лафайетт послушно записывает и произносит для него нужные технические термины, поправляет ошибки и незаметно сникает с каждым днем, который приближает конец их знакомства.
Вашингтон никак не может отделаться от мысли, что разница в возрасте в их век – не такая уж большая помеха.

***


Сердце Жильбера отчаянно бьется, когда он провожает Вашингтона на самолет. Они едут в такси втроем – с ними официальный переводчик компании, и где-то в районе живота у Лафайетта теплеет, когда Джордж представляет его как своего друга.
Он дожидается, пока Алекс – молодой и такой же рыжий как сам Лафайетт переводчик – отойдет сдавать багаж, и тащит Вашингтона в сторону, нервно кусая губы и сжимая пальцы в кулаки.
– Вы забудете меня как только сядете в самолет, так ведь? – спрашивает он, вскидывая голову и пытаясь казаться большим и взрослым – хотя выглядит еще большим мальчишкой с этими блестящими глазами и чуть подрагивающей от волнения губой. От волнения он снова переходит на французское ‘вы’, хотя они уже месяц как договорились говорить друг другу tu.
– Что за чепуха? – удивленно вскидывает брови Вашингтон. Вопрос Жильбера вполне ясен и закономерен, но ответить отказом он просто не может – не может отказать ни себе, ни этому несносному мальчишке, который стоит тут со своей рыжей шевелюрой и этими несчастными глазами, и смотрит на него так, что внутри что-то переворачивается и… боже.
Досказать он не успевает, потому что Жильбер всем телом подается вперед, хватает его за лацканы пальто и тянет на себя, прижимаясь к его губам своими. Он весь дрожит, и Вашингтон невольно придерживает его за худые плечи, а в мыслях только – пропал, насмерть пропал.
Он смотрит на Жильбера с немного грустной улыбкой, так и не отпуская его плечи, и спрашивает:
– Так тоже делают во Франции?
– Нет, – отвечает Лафайетт, глядя в ответ с такой серьезностью и отчаянностью, что Вашингтон невольно думает – такой бы и под пули бросился, и в ледяную реку зимой.
– Хорошо, – Вашингтон кивает и легко касается ладонью щеки Жильбера, прежде чем Алекс возвращается с их билетами.


Все две недели, что он находится во Франции, Джордж надеется, что Лафайетт за это время остынет и передумает.
Этого, конечно, не происходит.
URL
08.06.2017 в 17:31

лафайетт дышит в пакет
безусловная свобода морей
Yksittainen, я сделаль. Я бы мог заранее извиниться за объем и полное отсутствие смысла, но когда я пытался в смысл.
И вообще по моим хэдканонам Жеан - бретонец, а все остальное произошло без моего в этом участия :D

30. Faith/Вера
Прувер/Жоли, 224 слова про ничего

– Ты что, правда не веришь в них? – Жеан жмурит глаза, пока осторожные пальцы Жоли расчесывают его волосы.
Они сидят на берегу озера, и Жоли то и дело поднимает взгляд к небу. Ветер может пригнать тучи, а тучи принесут с собой грозу, а вымокнув под дождем можно схватить воспаление легких. Необычно то, что его беспокоит состояние не своих легких, а жеановых. Если у него вообще есть легкие.
Почему-то в то, что у него есть все те же описанные в анатомических атласах органы верится с трудом.

Жоли думает, что вместо легких у него - ветер, вместо почек - цветочные бутоны, и только сердце - живое, человеческое. Горячее.
Самое прекрасное из всех, что он когда-либо знал.

– Ты сам как корриган, – смеется Жоли, вплетая в косу Жеана длинные ленты. Он мог бы вечность провести, пропуская эти волосы сквозь пальцы, зарываясь в них носом. – И листья вон в волосах запутались, – он демонстрирует в подтверждение своим словам ивовую веточку с оставшимися на ней листьями.
Жеан смеется тоже и задумчиво смотрит на водную гладь озера. осторожно опуская на нее ладонь и тут же отскакивая в сторону.
– Наверное, рыбёшка, – немного нервно улыбается он на обеспокоенный взгляд Жоли. – Цапнула за палец.
Он кладет голову к Жоли на колени и закрывает глаза, позволяя его пальцам закончить начатую косу, но мысли неизменно тянутся к тихому шелесту воды совсем рядом.
Рука все еще хранит ощущение прикосновения чужой прохладной ладони.
URL
11.06.2017 в 09:20

эрушка, ооооооооооооо :heart::heart::heart::heart: какая теплая ламповая прелесть :heart::heart: спасибо большое!
URL
27.09.2017 в 16:21

лафайетт дышит в пакет
безусловная свобода морей
9. Death/Смерть
Мерлин/Галахад, 479 слов, беспощадный флафф, никто не умер.



– Как я выгляжу? – знакомый голос выдергивает Галахада из раздумий. Взгляд привычно скользит от темно-карих глаз вниз к эполетам, скрещивающимся на груди лентам, задерживается на поясе со спорраном и темно-бордовых хосах, из-под которых, если присмотреться, можно увидеть темный блеск металла.

– За что пятая медаль? – прищуривается Гарри, стараясь рассмотреть гравировку на блестящем кружочке.
– За личное мужество и отвагу в бою, – Мерлин изо всех сил старается не выглядеть самодовольным, но улыбка бешеным огоньком мечется у него в глазах, и Гарри не может не улыбнуться в ответ.

В какой-то момент награды перестают иметь значение, становятся лишь куском металла, который висит на тебе грузом упущенных жизней и чудом избегнутых ошибок, которые потом снятся тебе по ночам. Кажется, Мерлин единственный, кому в самом деле нравится носить их. Ох уж эта национальная шотландская гордость, надежно скрытая от чужих глаз под маской сдержанности и стеклами очков. Даже Эггзи уже не верит в это прикрытие. Впрочем, после их с Мерлином попойки, удивительно, что Эггзи сам еще не сыплет вокруг цитатами из «Храброго сердца». Зато теперь абсолютно точно смотрит на Мерлина как на друга.
Гарри рад, что это так. Даже после двадцати лет, проведенных рука об руку, он так и не уверен, что сумел стать для Мерлина хорошим другом.
«Чушь собачья», – сказал на это Мерлин восемь лет назад, когда Гарри впервые заговорил об этом. И больше ничего не говорил, только плеснул скотч в стакан и положил ноги ему на колени.
Мерлин всегда лучше умел подбирать слова.


– Ты выглядишь замечательно, – Гарри встает рядом с ним перед зеркалом и поправляет бутоньерку, придирчиво осматривая свое отражение. – Последний раз я видел тебя во всех регалиях только на встрече с королевой. Еще немного, и ты затмишь собой жениха, а ему принцем становиться.
– Принцем Швеции, – отмахивается Мерлин, и они смеются.

С Мерлином легко чувствовать себя молодым. Легко снова почувствовать себя двадцатилетним франтом, для которого весь мир – шутка, а все люди – случайные прохожие. Все, кроме Мерлина.
Кроме Мерлина, который остался, несмотря на уникальный талант Гарри Харта отталкивать от себя людей. Просто однажды появился на его пороге с бутылкой, заполнил собой пустые пространства и сказал, что это не должно мешать работе.
Гарри смог тогда только нервно кивнуть, прежде чем начать стаскивать с него рубашку.


– У меня ощущение, что женится не Эггзи, а мы с тобой.
– Принимая во внимание, что я знаю о тебе больше, чем кто либо другой, чиню в твоем доме сломанную технику и регулярно говорю тебе, что делать – мы женаты уже лет этак -надцать. А ты до сих пор не можешь запомнить имя лучшего музыканта в мире.
– Лучший музыкант в мире – это Стинг, я прекрасно помню его имя, – парирует Гарри с серьезным лицом прежде, чем рассмеяться и коротко сжать пальцы Мерлина в своей ладони.



– ...пока смерть не разлучит нас, – произносит Эггзи, стоя перед алтарем.
Гарри встречается взглядом с Мерлином и улыбается. Они оба знают, что смерть – не самый страшный соперник. Если у нас есть те, кого мы боимся потерять, обыграть ее не так уж сложно.
URL

Расширенная форма

Редактировать

Подписаться на новые комментарии